С каждого индиянца ежегодно по ефимку

Без всякого спора самыми могущественными и главными проявителями учения исмаилитского были ассасины, представлявшие организованное государство убийства, по воле главного шейха. Собственно этот вид в Персии, где было главное место ассасинов, носил название исмаилитов и «батениев» — внутренних; название же ассасинов, преимущественно пронятое западными летописцами, произошло от растения «хашиш», в частности означающего одуряющую траву, какова hyoscyamus, белена, или cannabis indica, индейская конопля и вообще конопляные растения Хашиш первоначально привезен из Индии, и доныне в большом употреблении на Востоке, преимущественно в Египте: приемы его производятся в курении, конфектах и проч. Действие его похоже на опиум, но не столь сильно, не так быстро разрушительно и падает только на мозг: принявшему хашиш все представляется в самом лучшем виде. Полного сознания человек не теряет от хашиша.
Хашиш был даваем ассасинскими главами подчиненным, для приведения их в экстаз, с какою бы то ни было целию. Конечно, к этому упоению хашишом прибегали только тогда, когда хотели ослепить сектатора или поджечь на отчаянное дело, потому что приемы хашиша могли повредить там, где представлялась сложная запутанность интриги. Название хашиша, употребляемое и восточными авторами, прилагалось в частности к сирийским исмаилитам: иногда эти оба имени соединялись вместе, иногда их просто называли «федави»,обреченные; наконец встречается у восточных историков прозвание «резаки ножами», что совершенно соответствует французскому названию ассасинов.



Основателем этой секты был исмаилитский миссионер, смелостью и благоприятными обстоятельствами возвысившийся из простых горожан, в главы целой секты и целого владения. Центром и театром своих действий Хасан-Бен-Саббах — так звала учредителя ассасинов — после разных попыток избрал очень выгодно персидский Кухистан, горную страну около Казбина, где ассасины столкнулись с древними персидскими коммунистами; да и в Сирии, куда потом перебрались ассасинские миссионеры, исмаилиты держались в гористых местах, доставлявших им храброе, но невежественное население, легко склоняемое проповедью, крепкие позиции для защиты от врагов, и наконец обилие и разнообразие земных произведений. Нельзя не отдать такому маневру должной похвалы, хотя бы он и был вынужден обстоятельствами. Столицей Хасана служила отличная крепость Аламут, самое название которой, означающее «гнездо коршуна», показывает ее неприступность и ловкий выбор шейха ассасинов. Овладев, с помощию хитрости, этой крепостью, для которой есть даже особенная история одного мусульманского автора и устройством которой был поражен монгольский государь Хулагу, Хасан распространил постепенно свою власть на соседние замки, доверяя их приближенным своим, и таким образом основал не только секту, но и государство. Для того, чтобы дать понятие о целостности этого характера, довольно привести следующую черту: утвердившись в Аламуте, Хасан, в продолжения тридцати лет, не выходил из своей комнаты, как будто оправдывая веру своих последователей в невидимого Имама.


В чем же состояли изменения, произведенные Хасаном в учении исмаилитском? Существенных частей этот дерзкий проповедник собственного произвола и гонитель чужой личности не коснулся; основным догматом остались по прежнему: ни во что не верить и все считать дозволенным, — но некоторые перемены или дополнения введены в частные положения исмаилизма. Они заключаются главнейше в следующем:

Для познания истинного пути необходим единый руководитель, имам; свобода же мнения производит расколы. Единственным авторитетом Хасан выставлял сам себя.

Вместо девяти степеней посвящения, принятых в Египте, где сам Хасан вполне познакомился с исмаилитским учением, он принял только семь, придав им и гражданское значение, так что это были настоящие духовные и гражданские чины, дававшие известные права.

Украшая свое общество чинами, Хасан умножил число сословий еще одним, которое вошло в разряд чинов: до него были только «рефики» — товарищи, и «даи» — пригласители, Хасан же завел еще «федави» — обреченных, которых обязанность состояла только в слепом исполнении повелений имама. Это-то и были те страшные кондотьери, которые доставили шейху ассасинскому такое могущество (По словам Вильгельма do Guiart, у ассасинов были еще воспитываемы молодые люди, назначавшиеся на убийства, которые не представляли никакой опасности).



Для того, чтобы возвысить еще более значение свое, Хасан постановил, что шейх, он же и имам, очищает собой всех ассасинов. Для себя Хасан принял титул «шейх-уль-джебаль» — старейшина горы, который у западных летописцев является в современном переводе Le vieil de la Montaigne, а самые ассасины называются у них большею частию Assacis.

Как видите, прибавления Хасана, великого любителя чинов, до сих пор не важны и касаются больше наружных сторон общества, нежели внутренних уставов исмаилизма. Главное прибавление в числе последних составляет принятие мусульманского рая, со всеми его чувственными наслаждениями: для большого утверждения в этом веровании и возбуждении фанатизма в своих приверженцах, Хасан изредка разыгрывал с ними сцену, из этого рая, напоив их предварительно хашишем и введя потом в роскошный сад Аламута, где земные хурии были к услугам «обреченного». Об этой шарлатанской сцене из мусульманского рая подробно рассказывает знаменитый странствователь и Марко Поло; о веровании же ассасинов в рай говорит западный духовный Ricole de Mont-Croix.

Кроме этой проделки, были у ассасинских шейхов и другие, весьма нечеловеческие, введенные, может быть, позже и имевшие целию увеличение могущества ордена, или другими словами шейха. Из числа их приведем одну: перед софою шейха была вырыта яма, обыкновенно скрытая коврами, но в важных случаях являвшаяся глазам ослепленных сектаторов. Эта яма покрывалась тогда блюдом, с отверстием посредине, в которое просовывал голову один из преданнейших слуг шейха, заранее влезавший в яму и приготовленный к роли: блюдо покрывалось кровью, как будто отрубленная голова лежала на блюде. Для большого эффекта, лицо служителя имело мертвенную белизну. Когда являлись все, кого нужно было поразить этой сценой, между шейхом и головою начинался разговор: голова описывала с восторгом наслаждения ассасинского рая. Шейх милостиво предлагал ей воротиться в этот дрянной мир, но голова решительно отказывалась. Пораженные ужасом и изумлением, слушатели расходились с непоколебимою верою в шейха... К крайнему прискорбию, эта кукольная комедия кончалась очень трагически: верному актеру тотчас же отрубали голову палачи шейха, не знавшие, кого они убивают, и таким образом, мнимый покойник попадал в действительные, и предсмертные слова его становились для сектаторов непреложною истиною, потому что обличителя не существовало.

Известна также варварская сцена, разыгранная шейхом ассасинов перед Генрихом II, графом Шампанским, бывшим в гостях у шейха: приведя своего почтенного гостя к одной высокой башне, шейх махнул рукой, и два федави, из числа стоявших на стене башни, подобно повествованию одной русской сказки, кинулись ни с того, ни с сего вниз и разбились о камни, только чтоб доказать все могущество шейха, который говорил графу, что и все остальные сделают то же, если только шейх велит.

Но оставим область кровавого шарлатанства, как видно, во все времена обаятельно действующего на нерассуждающее человечество, и обратимся к политическому устройству ассасинов, потому что в религиозном других перемен не было или, по крайней мере, они неизвестны. Мимоходом заметим, что Тамплиеры, имевшие столкновение с ассасинами в Сирии, кое-чем у них позаимствовались; у всех трех же орденов: иезуитского, тамплиерского и ассасинского, существует одно общее начало — приобретение неограниченного господства всеми средствами без разбора.

Шейх ассасинов, величайший когда либо существовавший наследственный деспот, гражданский и духовный, располагал всем по своему произволу. Со времен Джемал-Эддина Хасана, шестого ассасинского главы, шейхи приняли титул султанов и эмиров, а восточные авторы называют ассасинское владение государством, шейху же дают название царя — «падишах». Под конец владычества ассасинов, они имели в Ираке до ста укрепленных замков; в Сирии же Вильгельм Тирский говорит о десяти крепостях и шестидесяти тысячах ассасинов. Главная ветвь их и многочисленнейшая была в Ираке, где имел пребывание и ассасинский глава. Во внешних отношениях шейх дружил с кем хотел, враждовал с кем находил нужным, и, по собственному лишь усмотрению, продавал кровь своих федави, направляя неотразимые их кинжалы или в отмщение за секту, или за хорошую плату кого бы то на было. Отчета никакого не было не только у шейха, но и у остальных сектаторов, кроме низших перед высшими, потому что все действия покрывались таинственностью, и общественного мнения существовать не могло. Да и откуда бы явилось оно, когда в мусульманских государствах и до сих пор нет его? Общественное мнение — это Алкуран. Шейх ассасинский имел свой двор, составленный из «хаджибов» камергеров и низших чинов.



Во внутреннем управлении ассасины следовали общему мусульманскому порядку, с некоторыми уклонениями собственного изобретения. Разумеется, централизация власти занимала здесь первое место. Владения ассасинов делились на округи, правители которых, носившие титул мухтешемов, имели местопребывание в замках. Историк монголов, везир Ала-Эддин Джуэйни, говорит, что правители ассасинские, по поводу одного события, не имели при себе жен во время своего губернаторства. Выше этих правителей стояли находившиеся при шейхе министры, носившие титул «везир», и главнокомандующий войсками. О мелких подразделениях ассасинской администрации не стоит говорить, потому что они имели общий мусульманский характер, за исключением гражданских чинов. В общем управлении низший чин обязывался полным и бессмысленным повиновением высшему: ассасины, по отношению к низшим, в делах администрации, строго держались короткого правили: не рассуждай. Для передачи сведений и рассмотрения дел существовали у ассасинов «меджлис» — собрания. В меджлисах исмаилитов старший представитель читал проповеди и воззвания, заранее прошедшие через цензуру имама.

Суд у ассасинов производился также на основании мусульманской юриспруденции, только опять с уклонениями и отменами. Один из египетских везирей, Якуб-бен-Келес, составил особенное юридическое руководство, в котором излагались основы юриспруденции сообразно исмаилитским догматам.

При отсутствии всякой нравственности, в ассасинском обществе должна бы господствовать полная распущенность и разврат. На деле мы этого, однако, не видим, потому что отвержение морали допускалось только в высшем чине, а так как большинство состояло из непосвященных, разрешенных же на все было мало, то в сложности ассасинское общество было немногим безнравственнее других. Да простится наша дерзость, но вам приходит в голову одно очень невыгодное сравнение по этому случаю... Как бы то ни было, сам основатель ассасинского учения строго соблюдал мусульманские религиозные уставы и даже замучил своего сына за то, что он торжественно разыгрывал нечестивца.

В дальнейшие подробности об устройстве и учении ассасинов или исмаилитов, мы считаем излишним входить: весьма достаточно приведенного, чтоб ознакомить с восточными материалистами, коммунистами, масонами, кондотьери и проч. Мусульманские писатели занимались ими довольно подробно, в особенности духовенство старалось разоблачить их анти-правоверное учение: так Кази Абуль-Хасан Истахри составил несколько сочинений в опровержение учения батениев, а Кази Абу-Бекр-Ибв-Тайиб написал книгу: «Раскрытие батевийских таинств». Равным образом и сами ассасины излагали свое учение для «просвещенных», но эти автентичные документы, по известию мусульманских историков, сожжены при взятия ассасинских крепостей монголами (Кроме философских сочинений, в библиотеке Аламута находилась книга: «Житие нашего владыки», т. е. Хасана-Бен-Саббаха.). По словам одного восточного историка, Гезар-Фенна (Отличная рукопись «Истории» Гезар-Фенна находится в Библиотеке С.-Петербургского Университета.), книги ассасинов были еще раньше сожжены шестым ассасинским шейхом, который, испугавшись общей ненависти к ассасинам, вдался в реакцию и, провозгласил себя истинным правоверным, отрекшимся от исмаилизма, за что и получил титул султана и «нового мусульманина».



Ассасины пользовались огромною известностью в Азии, потому что миссионеры и федави их проникали всюду и далеко разносили таинственность и страх своего учения; они даже зашли в Индию. Бесчисленное множество самых дерзких убийств, бестрепетно исполненных федавиями, нередко поражавшими и владетельных особ, включительно до халифов, могут составить целую отдельную летопись: на существовании этой секты убийства, наслаждения и безграничной преданности лежит поэтически мрачный колорит. Если, с одной стороны, нас изумляет — забудем только цель подвига — искусство и терпение, с которым федава подбирались к своей жертве, то с другой стороны еще более поразительно героическое презрение их к страданиям и смерти. Один ассасин принял на себя роль христианского монаха, и до того отлично исполнял ее, что стал любимцем и спутником епископа-крестоносца, и кончил тем, что убил своего покровителя-жертву. Другой ассасин нанялся конюхом к везирю и долго ждал благоприятной минуты: однажды везирь занялся осмотром лошади, которую мнимый конюх заставил нарочно биться, и в это время ассасин поразил везиря кинжалом, который был спрятан в гриве лошади. Легкий доступ переодетых ассасинов к владетельным особам, к которым они попадали нередко в приближенные, объясняется отсутствием аристократизма на востоке, и тем, что авантюризм всегда был здесь в большом ходу, а в особенности в эпоху ассасинов, когда царства рождались в один час и одним же часом рушились. Убийства в мечетях, на площадях, на базарах и проч. были для ассасинов очень обыкновенным делом, и они хладнокровно отправлялись на всякий подобный подвиг, хотя и знали, что за убийством должно следовать возмездие. Никакие казни не могли устрашить их: непоколебимо выдерживали они пытки, сгорали на кострах, но не выдавали тайн своего исповедания. Это были настоящие мученики, только ложного убеждения, хотя и крепкого. Иногда, чтоб избежать казни, ассасины прибегали к самоубийству. Разумеется, были между ними трусы и изменники, ренегаты, пылавшие потом ненавистью к секте. Гонения, испытанные ассасинами, ознаменованы реками крови и всеми возможными ужасами: между прочим в Дамаске одна женщина, во время гонения ассасинов, убила мужа своего и дочь, зная их за приверженцев этой секты.

Конечно, не мало убийств совершалось и не ассасинами, но привыкшая к их обвинению молва неотвязчиво приписывала им и эти убийства. Пользуясь страхом имени исмаилитского, многие злодеи выдавали себя за ассасинов, чтоб избегнуть наказания: такая уловка не раз выручала их из беды. Кинжалы ассасинов преимущественно были направлены на людей сильных почему бы то ни было, или по своей власти, или по влиянию на умы. Таким образом не мало мусульманских духовных пало под ударами федави; другим же щадили жизнь, под условием не проповедывать против исмаилизма.

Кроме убийств, ассасины прибегали к другим средствам мщения или устрашения: они производили, например, пожары; иногда принимали под свое покровительство преступников, которые потом становились членами секты. В Алеппо своевольства ассасинов в одно время дошли до того, что они хватали на улица к женщин и детей и уводили к себе...

Династия Хасана-Бен-Саббаха имела восемь государей, и владычество ее продолжалось почти два столетия. Может быть покажется странным, как могло господствовать два века такое учение, слишком бесцветное для Востока? На это найдется в ответ многое; во-первых, время для ассасинов очень было благоприятное: всюду раздор, частая перемена династий, и наконец ислам колеблется множеством сект, между тем, как глава его, халиф, утратил власть. Это оправдание по части истории, но есть оправдание более сильное по части... патологии пожалуй: разве мы не видим беспрестанно, что системою принуждения и устрашения держатся самые беззаконные и нелепые уставы? Предание, воспитание, привычка, общий пример и отсутствие критики делают человека рабом самых пошлых фокусов...



Пробил роковой час и для ассассинов: явились монголы. «Они двинулись, говорит в стихах один восточный историк, и потемнело лицо земли; от пыли всадников помрачилось небо». Раздор и измена, поселившиеся между ассасинами, облегчили покорение их, без чего, по сознанию даже монгольских панегиристов, не скоро бы сладили и монголы с этими фанатиками. Доказательства были не раз представлены в стычках обеих сторон. — Расчеты монголов на большую добычу не осуществились: богатств в ассасинских замках нашлось не много, гораздо менее, нежели обещала молва.Монголы по своему обыкновению начали лестью, а кончили всеобщим избиением. Сирийские ассасины пали несколько позже, под ударами египетских мамелюков.

В настоящее время слабые остатки ассасинов живут на местах прежнего их владычества, в Ираке и Сирии. В Персии они известны под именем Хусейни и управляются особенным имамом, живущим в одной деревушке Кумской области, которой главный город Кум составляет шиитское святилище. Несколько ассасинов уцелело и в Индии, и такова еще сила фанатизма у них, что из Индии они приходят, на поклонение своему имаму, в Персию. Развалины Аламута до ныне свидетельствуют о прежнем величии исмаилитов, округ которых и теперь составляет опасное место для прогулов. Учение исмаилитов перешло в нелепую смесь христианства, исмаилизма и мистической теология, нисколько не интересную.

В Сирии ассасины, сохранившие имя исмаилитов, окружены общим омерзением и враждою другой сильной секты, ансариев. Живут они в полуразрушенных деревнях около прежней столицы их Масията; в Лаодикейском округе в мое время считалось их до девяти с половиною тысяч. Вдобавок такая малая община еще делится на секты. У них есть свой шейх. — Учение их выродилось в бессвязную нелепицу: мусульмане говорили мне, что у нынешних исмаилитов в известные праздники бывают сборища с общением жен.

В проезд по берегам Средиземного моря я видел покинутые замки, в которых некогда гнездились страшные ассасин.



Так вот чем кончилась одна из восточных реформ. Отличные средства, употребляемые в дело в начале, привели, при недостатке знания, к самому жалкому концу: скептицизм разрешился в отречение от всякой нравственности; атеизм и греческая философия сочетались с самым страшным деспотизмом. Нет божества, нет пророка, нет и поучения, утверждает исмаилизм, а между тем шейх ассасинов заключает в себе все это. Такие противоречие можно осуществить только на Востоке».

«Восточные реформаторы» Современник, № 10. 1857 г.

Когда правители разумны и в мире порядок, добродетельные в почете. Когда же правитель невежествен, а мир погряз в смуте, тогда добродетельные в пренебрежении.
Когда у человека заурядного появляются заслуги, он начинает воображать, что облагодетельствовал других людей; полагая себя благодетелем, он становится заносчивым.
Мудрый правитель не тот, кто пытается разобраться во всех делах, а тот, кто ясно представляет себе то, благодаря чему он стал правителем. Правитель, обладающий необходимым для этого умением, не тот, кто лично занимается всем, а тот, кто знает главное — как заставить трудиться все сто чинов. У знающего это главное — дел не так и много, а в стране — порядок. Потому что у того, кто ясно представляет себе, чем должен заниматься правитель, власть укрепляется, а пороки в стране быстро изживаются. Когда же порок пресечен, болтунов при дворе нет, и ясно, как обстоят дела. Реальное положение тогда никем не приукрашивается, и во всех занятиях обнажается суть дела. Это и есть то, что называют совершенным порядком правления.
В Поднебесной, находящейся в состоянии совершенного порядка, народ не любит пустых рассуждений и ничего не значащих слов, его не привлекают развратные учения и увлекательные речи, а добродетельные и бесчестные равно возвращаются к своей истинной природе, следуют обычным чувствам, не стараются приукрасить разными ухищрениями свою изначальную простоту и служат высшим не мудрствуя. И тогда искусные и неискусные, умные и глупые, отважные и трусливые становятся в силу этих причин одинаково пригодны для дел. Легко перемещая их с должности на должность, можно добиться того, чтобы все они справлялись со своими обязанностями. И тогда те, кто уже занимает посты, будут спокойно отправлять свои должности, не тая недовольства, а те, кто еще не имеет постов, будут стремиться проявить себя в деле, чтобы подкрепить свои предложения. Когда эти два состояния ясно разграничены, бесполезные речи не проникают ко двору. Правитель тогда может следовать естественному ходу дел и отказаться от симпатий и антипатий к кому бы то ни было. Корнем всему он избирает полное беспристрастие и в этом состоянии воспринимает лишь речи, ведущие к практической пользе. Это и есть государственный подход к делу.
Государственный подход — это когда правитель и подданные сообща направляют усилия на то, чтобы добиться установления разумного и должного, утвердить законы и правила. А когда правитель следует естественному ходу дел, мужи разумные и верные долгу притекают ко двору со всех сторон, а законы и правила утверждаются. Напротив, люди, стремящиеся хитростью и обманом проложить себе путь наверх, покидают двор, видя, что это дело пустое, а все корыстолюбцы и шарлатаны стараются держаться подальше.
Когда правитель считает себя умным, а других — глупыми, считает себя искусным, а других — неумелыми, тогда все «глупые и неумелые» обращаются к нему, «умному и искусному», чтобы он их научил. Однако чем больше указаний, тем больше становится тех, кто обращается за указаниями, и в конце концов уже не остается такого дела, которому не просили бы научить. А как бы ни был искусен и умен правитель, все же он не может знать всего. Если же он попытается, обладая ограниченным знанием, отвечать на бесконечные вопросы, его дао-искусству непременно будет нанесен ущерб. Между тем если властитель раз за разом демонстрирует перед подданными слабость в дао-искусстве, как он может оставаться властителем? К тому же ошибающийся, который не подозревает, что ошибается, может возгордиться и тем самым усугубить свое положение.
Раз появление мужей государственных и мудрецов — дело столь редкое, а они совершенно необходимы для утверждения порядка, то откуда же взяться порядку? Ведь даже когда, по счастью, есть такие, они могут оставаться в неизвестности, а это все равно как если бы мудрых вовсе не было.

«Хроника Люя Бувэя» (умер в 235 г. до н.э.)

Едва ли может быть какое-либо сомнение в том, что военные операции на Ближнем Востоке (на Балканах, в Армении, в Месопотамии, в Персии) кроме чисто стратегических целей преследуют и цели политические. Ближний Восток издавна являлся ареной, где особенно резко сталкивались взаимно противоречивые интересы великих европейских держав. Можно даже сказать, с известной точки зрения вся великая европейская война есть в первую очередь борьба за Балканы и за Переднюю Азию... Турецкая Армения по своему положению имеет совершенно исключительную ценность, обладание ею уже издавна является одной из целей русской политики...

...вспыхнувшая вскоре европейская война, сняла со счетов и компромиссный германский проект, и проект образования единой автономной Армении. Сейчас, судя по речам в Государственной Думе, по статьям в официальной прессе, речь идет не об автономной Армении, а об аннексии тех территорий Азиатской Турции, которые завоеваны русскими войсками... Если план аннексии Армении и является для кого-то неприятным ударом (не считая, конечно, Турции и Германии), — то только для мечтавших об автономии армянских патриотов. Проект 1912 г. вызвал в Армении самые розовые надежды. Эти надежды расцвели еще пышнее в начале войны, когда говорилось даже о независимой Армении... Действительность принесла армянским патриотам немало горьких разочарований — будущее сулит им, вероятно, еще больше. О национальных чаяниях различных народностей писалось за время войны не только публицистами, но и дипломатами. Но еще вопрос — станут ли серьезно считаться с этими чаяниями патриотов мелких и второстепенных наций, раз они вступают в противоречие с грандиозными империалистическими задачами великих держав?...

Из статьи В. Волгина
Журнал «Летопись», №4. 1916 г.

11 марта 1916 г.



К сожалению, на кавказско-турецком фронте за последнее время имели место два наших отступления, повлекших за собой уничтожение местного армянского населения. Вопреки правилам, установленным уже на западном фронте, вопреки требованиям здравого смысла и политического расчета, население не было заблаговременно оповещено о том, что наши войска должны отступать. Благодаря этому, отступление это стоило армянскому населению до 40 000 жертв. По пути нашего отступления власти не приняли никаких мер, чтобы переход беженцев совершался с меньшими потерями. По небрежности, беженцам указывались такие пути, которые повели бы к уничтожению населения, и только ослушание повело к тому, что 40-тысячные жертвы не были увеличены еще многими десятками тысяч. Армянам, как сообщают с мест, не только не оказывалось помощи и защиты от насилий, но власти пренебрегали вопросом о защите христианского населения, что дало повод главарям курдских племен и черкесам в Турецкой Армении, продолжать безнаказанно творить бесчинства над беззащитными армянами. Один из героев дружины, понесший лично много жертв, пишет: «Я высадился на берег со своими 30 товарищами и друзьями, с которыми я 9 месяцев вел отчаянную войну с турецкими регулярными войсками. И что же? Власти отобрали у нас оружие, которое было нам дороже наших собственных детей. (Возгласы слева: «Безобразие, это Янушкевич!»). Главари курдских шаек, вырезавших армян, не только не наказаны, но разоружение курдов велось таким образом, что люди, боровшиеся против армян и чинившие всякие зверства над армянским населением, продолжали свободно проживать на прежних местах. К сожалению, до сих пор Министерство иностранных дел, указаниями которого должны были руководствоваться тыловые власти, не оказывало, быть может, и не по своей вине, оздоровляющего вмешательства. Если бы Министерству иностранных дел принадлежало руководиться действиями в пределах завоеванных нами областей, то не было бы того, что на днях произошло в Эрзеруме. Тогда генерал Янушкевич понял бы, что нельзя считать имущество выселенных, а, может быть, частью и перебитых армян, выморочным имуществом, перешедшим к турецкому правительству. Если бы Министерство иностранных дел объяснило Янушкевичу всю ошибочность его точки зрения, то он не сделал бы и следующего ошибочного вывода, — не разрешил бы властям распорядиться этим имуществом, как им заблагорассудится, как имуществом турецкой казны. Конечно, для армян это ничтожная потеря, по сравнению с тем, что они понесли. Но, ведь, и Россия не нуждается в этом наследстве, пропитанном кровью.

«Из речи М. И. Пападжанова в Государственной Думе.»


28 сентября 1916 г.

...Армяне с начала мировой войны не изменили своим вековым традициям и решительно ориентировались в сторону России, несмотря на последние возбуждающие сомнения угрозы.

В решении вопроса — на чьей стороне быть в этой войне народов, армяне не колебались, не лукавили, не играли двойственной роли. Перед чудовищной опасностью для физического существования армяне рыцарски бесстрашно и честно держались одной лишь русофильской тактики.

За свою симпатию к России турецкие армяне заплатили всеобщим переселением горного народа в пылающие пустыни Месопотамии, массовым уничтожением мирного населения, женщин, детей и буквально потоками крови. Ни одна нация не терпела в настоящей войне больше армян.


Из телеграммы №118. Член Государственной Думы М. И. Пападжанов
Председателю Совета Министров
Б.В. Штюрмеру.


Член Гос.Думы Пападжанов

Из докладной записки, поступившей
в Министерство иностранных дел
Петроград, 11 ноября 1915 г.



До 1914 года отношения между турецкими властями и турками, с одной стороны, и армянами, с другой — были, если не дружественные, то скорее безразличные, чем враждебные, в связи с разработкой и обсуждением программы армянских реформ, задолго до настоящей войны, эти отношения резко изменились к худшему, и с течением времени глухое недовольство властей вылилось в открытую вражду к армянскому элементу во всей Турецкой Империи.

Накануне европейской войны местные турецкие власти открыто требовали от представителей армянских организаций отказа от проектированных реформ; они говорили: «реформы вводятся для вас, между тем вы утверждаете, что не по вашей инициативе возбужден вопрос; в таком случае заявите державам, что вы не желаете получить реформы из их рук и откажитесь от европейского контроля во главе с иностранными чиновниками».

В июле 1914 года Эрзерумский германский консул, кажется, Андерс, впоследствии попавший в плен к русским, заявлял армянам: «назначение Гофа и Вестенека не даст практических результатов, а предоставленные им полномочия по управлению армянскими вилайетами не улучшат положения; в ваших интересах доверить Германии и Турции дело осуществления реформ».

По прибытии Гофа и Вестенека в Турцию и при проезде первого через страну, вражда и угрозы турецких властей по отношению к армянам приняли столь опасный характер, что армянское население было вынуждено отнестись к их миссии весьма сдержанно.

С объявлением Германией войны вопрос армянских реформ превратился в фикцию.

В августе 1914 года в Эрзерум приехали представители Иттихада Бехаэтдин Шакир, Наджи бей и Хильми бей для переговоров с армянами. Целью их приезда было выяснить позицию армян в случае русско-турецкого столкновения; им была также предоставлена задача склонить армян на сторону Турции. Они говорили: «Россия и ее союзницы не в силах противостоять центральным империям; весь магометанский мир, от Марокко до Белуджистана и Афганистана, сплотился вокруг Турции, для борьбы против России, Франции и Англии; на Кавказе примкнут к нам грузины и мусульманские племена, которых Турция сорганизует и снабдит оружием; но удача наших действий на Кавказе находится всецело в ваших руках, и в случае вашего согласия стать во главе кавказского антирусского движения, достаточно будет двинуть на Кавказ войско в 200-300 000 человек, чтобы отбросить русских за Кавказский хребет; по изгнании русских на северо-западе мы организуем автономную Грузию в пределах Кутаисской, Тифлисской, Батумской и части Трапезундской губерний, в северо-восточной части выделим автономную мусульманскую область в составе Дагестана, Бакинской и части Елисаветпольской губерний, и наконец, в центральной части образуем автономную Армению, из Эриванской, Карсской и западной части Елисаветпольской губерний с присоединением к ним прилагающих частей Эрзерумского, Ванского и Битлисского вилайетов». Уполномоченные армян, многие из которых впоследствии были повешены и убиты, отвергли предложение младотурок и заявили, что, в случае русско-турецкой войны, во все ее течение не будут преследовать политических целей и как в России, так и в Турции будут держаться лояльной политики по отношению к своим правительствам; желание Турции объвить войну России ими было названо авантюрой, угрожающей существованию Турции; спасение Турции армяне находили в соблюдении ею строгого нейтралитета. Бехаэтдин Шакир такое отношение армян к выступлению Турции квалифицировал как измену интересам и идеалам Турецкой Империи.

Турецкие уполномоченные уехали с угрозами по адресу армян.

Армяне телеграфировали Талаату о результатах переговоров и о своем отрицательном отношении к объявлению Турцией войны России. Армяне в Талаате видели искреннего противника войны и его считали единственным человеком, могущим предотвратить от Турции опасность, подготовлявшуюся воинствующей частью Иттихада.

Распропагандирование Персии младотурками было поручено Наджи бею и Рашид бею, а Кавказа — Бехаэтдин Шакиру, Хильми бею и Ибрагиму; в их пропаганде русские выставлялись как пришлый элемент и как самый опасный враг ислама, а армяне — как вековые враги Турции и Персии и изменники родине.



В конце ноября 1914 года младотурки возобновили свои попытки склонить армян к активному выступлению на стороне Турции. Переговоры происходили под председательством Сервер-бея. Армянам было поставлено требование:

1) прекратить русофильское движение среди русских армян и распустить добровольческие дружины на Кавказе,

2) в случае выступления грузин и кавказских мусульман примкнуть к ним,

3) сорганизовать в Турции армянские добровольческие дружины.

Армяне категорически отклонили все предложения турок.

Уходя с совещания, турецкие делегаты заявили армянам: «на Кавказе армяне явно выступили на стороне России и являются помехой стремлениям Турции; ответственность за турецкие неуспехи всецело ляжет на вас, армян».

В своей декабрьской неудаче, когда русскими войсками были уничтожены IX, X и XI корпуса, турки винили христиан, главным образом, армян, и в конце декабря 1914 года стали обезоруживать армян солдат и полицейских, а затем начались массовые убийства и аресты среди армянского населения. В феврале преследования превратились в избиение способного носить оружие населения в деревнях, например, в Цронке, Варденисе, Айледжане и т. д. Делались также попытки захватить главарей армянских организаций, разоружить население и уничтожить армянскую твердыню, Сасунскую горную область. Армянам оставалось или добровольно предоставить себя вырезать или взяться за оружие для защиты своего физического существования. Для Мушской долины и Сасуна наступили черные дни самообороны. После двукратной неудачной попытки уничтожить население, причем были пущены в дело регулярные войска, турецкие власти, опасаясь повсеместного восстания, вновь вступили в переговоры с армянами. Армянами в этот раз было предъявлено требование:

1) не разоружать армян,

2) прекратить массовые избиения,

3) отказаться от проекта выселения армянского населения,

4) не трогать Сасуна.

Власти, предполагая, что число вооруженных армян не менее 20000 человек, хотя в действительности их было вдвое-втрое меньше, приняли условия армян, и гонения временно прекратились. Благодаря этому неведению властей, конец февраля, март и апрель месяцы прошли для населения сравнительно благополучно.



Не доверяя армянам, турецкое правительство с фронта стягивало в Муш все новые войска, число которых временами доходило до 20000 штыков; с другой стороны, в противовес сасунским армянам на местах были оставлены курдские аширеты, вместо отсылки их на передовые позиции. В мае были переброшены из Битлиса в Муш еще новые войска, а из Вана прибыли жандармские полки под командой Казим-бея. В середине мая началась правильная осада окраинных волостей Сасуна, а именно Псанка, Хулпа, Хианга и Шатаха. Непрерывные наступления регулярных и иррегулярных (курдских) войск с конца мая по 12-ое июня были отбиты армянами с большим уроном для турок; но в вопросе проведения плана уничтожения армянского населения г. Муша и долины турецкими властями, по-видимому, было решено не останавливаться ни перед какими жертвами. Армяне, спустившись с гор, окопались в расстоянии 2500-7000 метров от турецких войск, на высотах, господствующих над городом. Турки вывезли из Муша архив, ценности, провиант и амуницию и укрепились в самом городе и в окрестных деревнях. В конце июня турецкие власти предложили армянам прекратить сопротивление и переселиться в Урфу, причем заявили, что мужчины будут отделены от женщин. В это же время были умерщвлены армяне арестанты и 500 армян солдат, до того обезоруженных и переведенных на положение двуногой перевозочной силы. Население ни минуты не сомневалось, что в случае согласия на условия властей, его ожидает поголовное уничтожение, и отказалось выполнить требование правительства. Вся область восстала. В долине немыслимо было бороться против пушек и пулеметов. В течение 4 дней войсками были разрушены и сожжены город Муш и селения долины; ими не были пощажены дети, женщины и старики. Спасшаяся незначительная часть населения укрылась в сасунских горах. Сасунцы несколько раз пытались прорвать цепь турецких войск и спасти население от резни, но, за неимением орудий и пулеметов, эти попытки не могли иметь успеха. К середине июля прибыла в Мушскую долину дивизия свежих войск, кажется, под командой Бекир-Сами, и 19-го июля турки прорвались в Сасун, а 22-го, после ожесточенных боев, заняли горы Кепин и Андок. Дальнейшее сопротивление для армян стало немыслимым, тем более, что патроны и провизия у них были на исходе; и армяне были вынуждены разбиться на мелкие группы и начать партизанскую войну, продолжающуюся, вероятно, и до сих пор.

Приходится, к сожалению, констатировать тот печальный факт, что русские власти на Кавказе, благодаря ложной политике по отношению к армянам, не сумели воспользоваться создавшимся для России благоприятным положением на Кавказском фронте и использовать боевую и моральную силу армянства, представляющего надежный оплот русских интересов в мусульманском мире. Между 12 июня и 19 июля мушские и сасунские армяне отвлекли на себя свыше 25 000 регулярных турецких войск и еще большее количество курдских аширетов; благодаря этому обстоятельству, турецкий фронт был настолько ослаблен, что русские войска без особого со стороны турок сопротивления дошли до сел Варденис и Мкрагом, на расстоянии 4-х часов ходьбы от которых находились позиции армян-повстанцев. Если бы русские войска не пренебрегали помощью армян разведчиков и если бы в действовавших здесь русских отрядах их имелось хотя бы несколько человек, то армянам-повстанцам стало бы известно столь близкое местонахождение русских войск, и они ударили бы в тыл турецких войск и уничтожили бы амбары, поставляющие на весь турецкий фронт, и тем посодействовали бы русским войскам сломить турецкую силу в Битлисском районе и зайти в тыл Эрзерумским укреплениям. Русские войска здесь ожидал несомненный решительный успех, а вместо того им пришлось отступить из ущелий Битлиса, благодаря ложным сведениям о наступлении несуществовавшего 75000 турецкого войска...


Рубен Тер-Минасян

«Из докладной записки, поступившей
в Министерство иностранных дел
Петроград, 11 ноября 1915 г.»

май 1915 г.




С первых же дней настоящей войны российские армяне ожидали вовлечения в нее и Турции. Это давало надежду полагать, что по окончании войны армянский вопрос опять будет поставлен на очередь и будет разрешен в окончательной форме. Армяне, поэтому, не могли безучастно относиться к назревающим событиям, ввиду чего они приняли в них горячее участие.

Кроме большого количества солдат и офицеров регулярных войск, которых армяне, как граждане империи, дали России, ими также организованы (за свой счет и при некоторой субсидии от правительства) отряды добровольцев, заслужившие лестные отзывы от русских генералов за проявленные боевые качества. Число добровольцев, доходящее до пяти тысяч человек, могло быть значительно увеличено, но этому помешал недостаток оружия в военном ведомстве. Ввиду чего Наместник Его Величества на Кавказе приказал временно ограничиться вышеупомянутым числом.

Личным трудом и материальными пожертвованиями армяне приняли горячее участие также в заботах о раненых и больных воинах без различия вероисповедания. Сумма их пожертвований только на последние дела ныне перешла уже за два миллиона рублей.

Из приведенного здесь явствует, что небольшой армянский народ в России (1700000) действительно работает по мере своих материальных и физических сил.

Одновременно с такой деятельностью армяне вошли в сношения с Наместником Кавказа для выяснения отношений русского правительства к вопросу об автономии Турецкой Армении.

В начале августа 1914г. в письме своем к Наместнику Его Величества на Кавказе Его Святейшество Католикос всех армян заявил о желательности того, чтобы Россия при ликвидации войны гарантировала Турецкой Армении территорию и автономное самоуправление под протекторатом России.

Наместник ответил Католикосу письмом, где говорилось, что на свой запрос в Петроград по этому поводу он получил ответ от Председателя Совета министров, что Россия поддержит требования армян в смысле первоначальной программы реформы, предложенной Россией державам летом 1913 г. в Константинополе.

Во время высочайшей аудиенции (без посторонних лиц), данной в Тифлисе Государем Императором Католикосу в ноябре 1914 г., Его Святейшество изложил надежды армян на то, что Его Величество согласится даровать автономию Турецкой Армении. Государь Император ответил, что полагает, что «армян ожидает светлая будущность, и верит, что Армения в будущем не последует примеру Болгарии».

При окончании аудиенции, длившейся около четверти часа, Его Величество заявил, что «армянский вопрос будет разрешен согласно ожиданий армян по окончании войны, во время переговоров о мире».

Одновременно с работой армян на Кавказе, армянские представители в Петрограде находились в постоянных сношениях с Министерством иностранных дел. В результате ряда бесед выяснилось, что Министерство, хотя и не установило окончательной программы по армянскому вопросу, но полагает, что армянам следовало бы удовлетвориться, если б Россия предложила державам:

1. Создание в пределах Турецкой империи Армении, управляемой на автономных началах.

2. Сохранение сюзеренитета Турции, который выражался бы только в утверждении султаном генерал-губернатора, избранного державами, и в сохранении флага. Какое-либо вмешательство во внутренние дела Армении или содержание там турецкого войска было бы не допущено.

3. Протекторат над Арменией со стороны трех держав — России, Англии и Франции.

4. Территорию Армении, которая бы обнимала 6 армянских вилайетов (исключая периферические части на западе и юге, населенные почти исключительно мусульманами) и Киликию с портом на Средиземном море в Мерсине, исключая весь Александреттский залив с Юмурталиком.

5. Программу автономии, базированной на первом проекте реформ, предложенных Россией в Константинополе летом 1913г., с расширениями, которые, естественно, вытекают из изменившихся общих политических условий. Армянские делегаты согласились с этими основами.

Тогда стало ясным, что этот проект придется защищать самим армянам перед правительствами Англии и Франции, в особенности в части, касающейся присоединения Киликии к шести вилайетам. Надо было также повлиять и на общественное мнение обеих стран. Для этого предложено было послать в Англию и Францию делегатов от армян.

Министерство отнеслось с одобрением к этому предложению армян и обещало свою помощь через посредничество своих послов в Лондоне и Париже.

Было, однако, высказано предположение, что открытая поддержка российских послов могла бы возбудить подозрительность Англии и Франции в отношении роли этих делегатов, особенно в вопросе о Киликии.

На этом основании последовало соглашение с Министерством, что делегаты будут действовать, насколько возможно, без видимого вмешательства российских послов. Вмешательство последних может происходить лишь в затруднительных случаях, а также тогда, когда сами послы нашли бы это нужным.

В качестве общей директивы делегатам Министерство предложило проводить программу автономии Турецкой Армении, принимая за основание вышеприведенные 5 пунктов.

Сообщая все вышеизложенное Вашему Высокопревосходительству для сведения, необходимо подчеркнуть, что беседы в Петрограде велись всегда вполне конфиденциально, что они известны только Католикосу и ответственным лицам из армян, и что Министерство не брало на себя формальных обязательств. Но с обеих сторон в беседах чувствовалась искренность, а также убежденность в неизбежности согласованных действий, ввиду доверия друг к другу и веры в общность интересов.

Я. Завриев

«Записка Я. Завриева, представленная российским послам в Лондоне и Париже»

При бывшем сардаре эриванском Гусин-хане существовали в Эриванском ханстве следующие налоги.

С кочевых народов взыскивались сардарем следующие подати:

1. Зилянские куртины, которых считалось до 2000 семейств, имели 100000 овец, с каждой сотни брал сардарь по 2 в год, по 1 большой и 1 малой, и по 5 халваров масла со всех отар. Сверх того, давали ежегодно весь прибор для 50 верблюдов, по 1000 быков под своз, когда надобность была, и 1000 человек вооруженных. Сей народ в последнюю войну весь перешел к туркам.

2. Народ Джамандилю, также ушедший в Турцию, выставлял до 250 конновооружённых, да за пастьбу на сардарской земле баранов давал с каждой сотни овец по 2 овцы: по 1 большой и 1 малой.

3. Беюк-Чобанкара, прежде считалось до 300 семейств, три четверти перешли в Турцию; Беюк-Чобанкара разделяется на поколения или роды, именно Керим-беглю, Кафарлю, Шихляр, Сарашлю, Демурчалю и Бирюки. Платили они в год: Чобанкара 350 туманов; Керим-беглю 150 туманов; Кафарлю 200 туманов; Шихляр 100 туманов; Сарашлю 150 туманов; Демурчалю 50 туманов, да выставляли конно-вооруженных людей около 300 человек.

Сверх сего сардарь отдавал сему народу свой скот на положениях:

а) Дишпедиш, то есть означенный народ, обязан был возвратить сардарю, чрез сколько бы годов он ни потребовал, то же число овец и баранов, какое он получил, и в тех же летах; с каждой порученной сему народу овцы давал он по пол-батману масла и сыру и по одному стилю шерсти с маленьких баранов, а приплод с овец оставался в его пользу.

б) Амани, то есть приплод, и шерсть от скота принадлежали сардарю, с каждой овцы давали жители по 7 1/2 стилей масла, с буйлиц по 6 батманов, с коров по 4 батмана масла в год. Отдача сардарского скота на упомянутых положениях была повинностью. Означенный народ давал один раз в год весь свой скот под своз разных тяжестей.

4. Милли и Али-кянлю народ, кочующий вместе, платил ежегодно сардарю по 300 туманов.

5. Джалали разделяется на 5 родов:

а) Сакенлю, в числе 102 семейств, платил ежегодно 219 туманов, 6 миналтунов; кроме сего, как народ сей имел 8 отар и 750 баранов (в отаре полагается 1000 баранов, почему давал в год с каждой отары по 5 1/2 туманов, всего 48 туманов 1 1/4 миналтун, бараньего масла по 12 батманов и со всех отар 25 пар шерстяных мешков).

б) Бильхи-канлю разделяется на 2 подвластных народа, одна часть, принадлежащая Туш Маль-аге в числе 101 семейства, платила ежегодно 216 туманов 3 1/2 миналтуна, да со всех 11 отар баранов 60 туманов 5 миналтун, масла по 12 батманов с каждой отары и 33 пары шерстяных мешков со всех отар. Другая часть, принадлежащая Исе-аге в числе 82 семейств, платила в год 174 тумана 6 миналтун, да с 5 отар и 700 баранов деньгами 31 туман 3 1/2 миналтуна, масла по 12 батманов с каждой отары и 16 пар шерстяных мешков со всех отар.

с) Хали-канлю, имеющий 146 семейств, давал 270 туманов 9 миналтунов, да с 15 отар и 200 баранов 83 тумана, 7 миналтунов, 12 батманов масла с каждой отары и 46 пар шерстяных мешков со всех отар.

д) Кизилбаш-ушаги в числе 60 семейств давал ежегодно 127 туманов 3 миналтуна, за 3 1/2 отары баранов 19 туманов 2 1/2 миналтуна, масла 12 батманов с каждой отары и 9 пар шерстяных мешков со всех отар.

е) Мисир-канлю в числе 72 семейств платил в год 151 туман да с 7 отар и 300 баранов 40 туманов 1 1/2 миналтуна, масла по 12 батманов с каждой отары и 21 пару шерстяных мешков со всех.

6. Карапапахцы ничего не платили, ибо были поселены на границе России и состояли в роде линейных войск.

«К вопросу о феодальной эксплуатации кочевников в Закавказском крае в первой трети XIX века»

Национальный порок курдов — это склонность к воровству, грабежу и разбою. Курд не пропустит случая украсть или отбить вооруженной силой скот, если к этому представляется малейшая возможность. А так как скот является единственным имуществом курда, то защита и отнятие его сопровождается убийствами и поранениями, порождающими, в свою очередь, желание отомстить смертью же или ранами, если противная сторона не пожелает уплатить за кровь. Ссоры эти никогда не прекращаются. За очень непродолжительное время моего пребывания в казачьем лагере, приходилось слышать жалобы татар-кочевников на соседних с казачьим лагерем курдов, что те украли у них корову; в тот же день является курд с заявлением, что вышеупомянутые курды поймали их ослов и, чтоб доставить хозяевам неприятность, отрезали им хвосты и уши. Приходит новый курд и жалуется, что из соседней кочевки убили одного и ранили двух его родственников и что они решили также перебить их, если те не помирятся с ними на выгодных условиях. Однако при дальнейших расспросах оказывается, что убийство и поранения произошли в то время, когда жалующийся со своими родичами гнал украденный им скот. Обвиняемые в убийстве узнали в прогоняемых среди камней коровах скот своих родственников из соседней кочевки и сочли нужным отнять его. Произошла свалка и один человек был убит, а два ранены. Одним словом, дрязги эти ведутся испокон веку и могут кончиться только тогда, когда совершенно изменятся условия местной жизни. Большинство кочевников в окрестностях лагеря были персидско-подданные, которые заняли русские пастбища при неофициальном разрешении. Поэтому на междоусобия курдов смотрят довольно спокойно; им предлагают только уладить дело миром, угрожая в противном случае выгнать их или силой или, еще проще, перекопать канаву, по которой идет вода для водопоя скота неприятельской кочевки, в силу чего курды поневоле должны были бы уйти отсюда, с хороших пастбищ. Так как от ссор курдов между собою вреда казакам не было никакого и ссоры эти кончались мирными соглашениями, вроде того, что за искалеченных ослов пришлось отдать целых, а за убийство заплатить изрядную сумму, то курды обыкновенно оставались на прежних местах и спокойно являлись в лагерь в одиночку и толпами, принося для продажи и в особенности в обмен на хлеб масло, молоко, сыр, ягнят и т. п. Приходя в лагерь для торговли и для разрешения недоразумений, курды иногда приглашали офицеров к себе в гости. Присматриваясь к курдам в Эривани и здесь на кочевках, я заметил одну особенность, которая отличает их от других туземцев Закавказья, — это большая выразительность и осмысленность их лиц. В особенности чувство личного достоинства заметно у их старшин или начальников. У курда редко можно встретить такое тупое выражение лица, как у татарина-крестьянина, а в манерах никогда не увидишь того пресмыкательства или наглости, которая так нередка у армянина-горожанина. Формы лица правильны, иногда даже очень красивы. Бороду курды обыкновенно бреют, оставляя усы, которые хотя и длинные, однако далеко не достигают той величины, какая обыкновенно изображается на картинах. Глаза у большинства серые или зеленоватые. Волосы на голове сбриваются или целиком или только посредине. На голову надевается войлочная шапка, обмотанная несколькими черными, пестрыми или красными платками. Цвет этих платков ничего не обозначает, как уверяют многие, и выбор их зависит от вкуса хозяина. Женщины также надевают на головы шапочки, обмотанные платками. Преобладающий цвет в наряде женщин красный. Сам наряд, по крайней мере будничный, в котором мне приходилось видеть куртинок, не отличается замысловатостью: красные штаны, со вдетой в них сорочкой, и два-три отдельных куска материи, привязанные к поясу, один спереди, другой сзади, и заменяющих собою юбку. На ноги надеты чулки и кожаные лапти, а на голове вышеупомянутая шапка с платками — вот и все. Лиц куртинки обыкновенно не закрывают, где бы они ни были, в степи или городе. В виде украшения они прокалывают ноздри сбоку и вдевают нечто в роде пуговки; такое украшение называется по-куртински «мех». Отправившись вечером на прогулку с сотенным командиром Г. и его женою, мы зашли в соседнюю кочевку. Навстречу к нам вышло чуть не все население. Низко раскланявшись с нами, с приложением правой руки к левой половине груди, старшина послал вперед мальчишек с приказанием приготовить все необходимое для нашей встречи. Потом нас усадили на разостланный на траве ковер и начали предлагать зарезать для нас барашка или корову, говоря на своем ломаном языке: «Хочешь, барашка пропал, бик пропал» и т. д. В это время явились женщины и две из них представились нашей спутнице. Церемония представления состояла из пожатия руки, и потом вновь представленные садились рядом на ковре. Одна из них, молоденькая 17-летняя женщина, очень миленькая и довольно опрятная, чего нельзя оказать о других виденных мною бабах, очень конфузилась, когда мы расспрашивали, сколько ей лет и как ее зовут. Приведу несколько образцов имен — женские: Раги, Раши, Хаты, Хазы, Кото; мужские: Амо, Хечо, Мисто, Наби. Другая сидевшая с нами куртинка чувствовала себя совершенно свободно, улыбалась и не обнаруживала ни малейшего признака смущения. Такая же непринужденность заметна была и во всей публике, в особенности среди ребятишек, окруживших нас плотною стеной. Наряд на ребятишках, особенно маленьких, был доведен до возможной простоты. Он состоял из страшно заношенного родительского кафтанишки, прикрывающего только плечи и немного сзади, передняя же часть тела оставалась совершенно голой, при чем очень картинно выдавались вперед испачканные выпяченные животики. Не допустив курдов убить ради нас корову или барана, мы должны были отведать молока или лаваша, чтобы они не подумали, что мы пренебрегаем их кушаньями. После этого мы отправились осмотреть внутренность шатров. Наружная грязь курдов вполне гармонировала с грязной обстановкой их шатров. Тут, в шатре, где помещалось несколько людских поколений, находили себе приют и телята с ягнятами. Характерную особенность каждого куртинского шатра составляет присутствие нескольких ружей.


В.Девицкий «Каникулярная поездка по Эриванской губернии и Карсской области.Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 21. Тифлис. 1896»

Герб княжеского рода Атабекянов, правителей Джрабердского княжества (меликства)

Имя мелика Вани слишком популярно в народе, и трудно было предвидеть, чтобы над головой этого человека, имевшего такое громадное воспитательное значение в крае, собралась черная туча и разразилась внезапным ударом. А гроза уже надвигалась.

Раздраженный упорной защитой Шуши, Аббас-Мирза приказал узнать, кто самые влиятельные люди среди карабахских армян. Ему назвали архиепископа Саркиса Джалальянца, последнего патриарха Агванского, затем настоятеля Татевского монастыря архиепископа Мартироса и двух меликов: челябертского — Вани Атабекова и управлявшего Игирмидортским магалом — Осипа Беглярова. Из числа этих лиц архиепископ Мартирос уже был схвачен персиянами, отправлен в Тавриз и там содержался под стражей. За остальными был послан отряд персидской кавалерии. Их разыскали и, так как сопротивляться было бесполезно, все трое, конвоируемые персидскими всадниками, отправились в неприятельский стан, не рассчитывая вернуться оттуда живыми. Дорогою мелик Вани долго обдумывал свое положение. Пример архиепископа, увезенного в Тавриз и осужденного на смерть, убеждал его, что в данном случае надо принять несколько иную систему, и он решил заранее, как будет держать себя и что будет говорить перед Аббас-Мирзой.

По прибытии в персидский лагерь Вани немедленно был представлен наследному принцу. Все знали, что участь мелика была решена заранее и что он заплатит своей головой за старые грехи. Аббас-Мирза действительно встретил его вопросом: «Помнишь ли, мелик, что ты три раза вырвал из моих рук добычу? Ты спас Карягина, Котляревского и Ильяшенку».

Обвинение это Вани предвидел и, спокойно взглянув в глаза разгневанного принца, ответил словами персидской пословицы: «Не бывает слуги без проступка, не бывает аги без милости». Ответ понравился: «Хорошо, — сказал принц. — Чем же тебя наградили русские?» Вани указал на свои эполеты и на две медали. «Только это?», — засмеялся принц. Он приказал сорвать с него медали и повесить их на шею своей гончей собаки. «Наш шах, — прибавил он внушительно, — сделал бы тебя ханом и дал бы в управление целую область». «Да здравствует наследник престола! — воскликнул Вани. — Мой отец служил карабахскому хану. Русские завоевали Карабах, и я стал служить русским. Если Карабах сделается твоею областью, я буду служить тебе: слуга повинуется своему господину». «Карабах мой! — сказал принц. — Мои войска попирают его землю, а несчастные русские не смеют и носа показать из своей крепости».

Вани тотчас воспользовался таким оборотом.

«Если Карабах твой, — отвечал он, почтительно склоняя голову, — зачем же персияне режут твоих подданных? Так поступают в стране чужой и враждебной. Никогда царь не истребляет своих подвластных, а, напротив, стремится преумножить число их. Чем более подданных, тем могущественнее и славнее царство».


Аббас-Мирза (1789 — 1833) второй сын Фетх Али-шаха Каджара, наследник престола.


Аббас-Мирза ничего не ответил. Он отпустил Вани, но приказал приставить к нему шпионов, которые должны были следить за каждым его шагом. Вани заметил это и не замедлил воспользоваться таким обстоятельством. Выйдя из ставки наследного принца, он прямо направился к заключенным армянам, находившимся в персидском стане, и сказал им: «Не бойтесь! Наследный принц сказал, что Карабах его и что вам скоро даруют свободу. Теперь никто не осмелится прикоснуться к вам». Слова эти тотчас переданы были Аббас-Мирзе, но вместо гнева, которого все ожидали, принц потребовал к себе Вани, надел на него почетный халат и сам опоясал его драгоценной саблей, видимо, желая привлечь к себе умного и влиятельного армянина не страхом, а лаской.

Тогда же последовал приказ, чтобы никто не осмеливался трогать армян, и резня, действительно, прекратилась, так как принц объявил, что с этих пор будет расплачиваться за головы армян не червонцами, как прежде, а головами тех, кто их принесет.
К этому же времени относится попытка Аббас-Мирзы склонить на свою сторону армян, защищавших Шушу, и таким образом поставить ослабленный гарнизон в невозможность дальнейшей обороны. С этой целью он приказал подвести под крепостные стены несколько сот армянских семей вместе с архиепископом Саркисом, и персияне под угрозой перебить этих несчастных заставили архиерея уговаривать армян сдать крепость, хотя бы ради спасения стольких человеческих жизней. Но армяне кричали со стен, что они не изменят русским, и сами увещевали своих братьев покориться печальной судьбе, которая их ожидает, ибо пусть лучше погибнут несколько сот человек, чем весь народ подпадет под тяжелый гнет кызылбашей (прим. персиян).

В. Потто «Первые добровольцы Карабаха в эпоху водворения русского владычества»

Близко светопреставление, а потому в различных местах появляются предтечи антихриста и возвещают нам его приход, как это можно видеть из того, что случилось в это время.

Некий человек из племени алван, которых ныне зовут удинами, из алванского города Гандзака, отправился в Святую обитель Гандзасара, где находится престол алванского католикоса, и стал учеником католикоса Ованнеса. Изучил он псалтырь и грамоту; рукоположили его в архидьяконы и дали ему рясу и клобук. Был он бесстыден и искушен в безнравственных и непристойных речах.

Как-то послал его католикос в страну по нуждам монастыря. А он, отправившись туда, стал выдавать себя за вардапета и проповедовать ложь и неправду, изрыгая хулу и нечестивые речи. И распространил он по всей стране обман и лживые речи, поэтому пришли и пожаловались на него католикосу. И послал католикос за ним людей, и привезли его в монастырь. Отобрал у него разгневанный католикос рясу и клобук и сказал: “Лишаю тебя звания дьякона, но останешься ты в монастыре как неграмотный служака и будешь служить братии”. А он говорит: “Так как ты отобрал у меня звание, сбрей и бороду и кудри мои, дабы было мне стыдно, и тогда я не выйду из монастыря”. Говорит католикос: “Достаточно с тебя стыда и за безобразие лица твоего”. Ибо был он человеком омерзительной внешности: голубые впалые глаза, длинный и острый нос, лицо веснушчатое и в оспинах, рыжая и жиденькая бородка, зубы крупные и редкие, ростом мал и остроголов, весь покрытый грязью, быстрослов и борзоречив, а также злоречив и скор на злые дела. И при виде его все смеялись и издевались над ним из-за столь мерзкой его наружности. Поэтому, видя, как его унижают, стал он злее, чем сатана, и задумал завлечь католикоса в западню; поэтому и просил, чтобы побрил ему голову и бороду. Но не вышло то, что он задумал, а потому он, от природы злой и в мыслях таивший злобу, тайком вышел из монастыря, пошел в город Гандзак и, побрив лицо и голову, отправился к князю Давуд-хану – это тот Давуд-хан, о котором мы упомянули выше, что взбунтовался он и с шестью мужами ушел к османам, – и пожаловался ему, говоря: “Проповедовал я, что Магомет истинный пророк, и по этой причине католикос так опозорил меня и лишил меня сана”. Разгневанный хан велел привести католикоса, наказал его большим денежным штрафом и сказал: “Верни ему его сан и дай грамоту, дозволяющую проповедовать”. Из страха перед ханом католикос дал ему то, что тот желал. И от хана также он получил указ.

И принялся он проповедовать вкривь и вкось. Стал он врагом монахов и, когда встречал монаха, раздевал и избивал его дубиной. И говорил он народу: “Кто даст что-либо монаху, отправится в ад, ибо недостойны монахи служить обедню, так как они блудники и нечестивцы. Но священник достоин служить обедню, ибо состоит он в святом браке”. И другими подобными лживыми речами взбаламутил он землю алванскую.

И примкнуло к нему более 500 человек, не только необразованных мирян и простолюдинов, но и невежественных иереев и богатых и знатных людей. Отобрав из них двенадцать храбрых и сильных мужей, он дал им в руки булаву, то есть топуз, опоясал их мечом и назвал апостолами. И приказал им исполнять то, что сам желал. Избивал ли кого, либо сажал в темницу, все это делал он с их помощью. И из лицемерия ни от кого ничего сам не брал, но все получал руками двенадцати [апостолов] и делил между пятьюстами приспешниками, говоря: “Не подобает ученикам Христа получать золото и серебро либо одеваться в богатые одежды, но подобает надевать власяницу и шерсть”. И сам, надев власяницу и искусно укрепив на ней против сердца два железных гвоздя, показывал всем и говорил: “Так подобает одеваться монахам”. И так распространилась слава его лживого имени среди мусульман и христиан. И звали его мусульмане Мехлу-Баба (тур. букв. «батюшка с гвоздями»),а армяне – Мехлу-вардапет.

Выйдя из страны алванской, пришел он с множеством своих последователей в Гехамскую область, имея с собой пять связанных монахов; один из них по имени Микаел был из села Канакер. В Гехаркуни встретился с ним священник по имени Ованнес из города Карби и с ним дошел до области Котайк. Все это они рассказали мне. И пришел Мехлу в село Норк и, глядя на крепость Ереван, распростер руки, как птица, и стал махать ими. Говорит иерей Ованнес: “Что ты делаешь, вардапет?” Отвечает Мехлу: “Хочу полететь к крепости”. А иерей, схватив его за руку, говорит: “Хочешь осрамиться, как антихрист? Как можешь полететь, ежели ты человек? Откажись от своих колдовских дел, отпусти и монахов, а то услышит хан, предаст тебя мучительной казни”. И послушался Мехлу слов иерея, отпустил монахов и направился к крепости. А Амиргуна-хан, выйдя из крепости, ехал на дозор; приглядевшись, увидел он множество людей и, ужаснувшись, спросил: “О, что это за сборище?” Говорят: “Это тот Мехлу-Баба, о котором рассказывали”. И тогда хан повернул назад и въехал в крепость. Подошел и Мехлу и также вошел в крепость с толпой своих людей и предстал перед ханом. Был там при хане и католикос Аветис, а с ним два епископа. Спросил хан, обращаясь к Мехлу: “Что ты за человек, откуда идешь и куда путь держишь?” Говорит Мехлу: “Чернец я, молящийся о твоем здравии”. А хан протянул руку в сторону католикоса и говорит: “Их достаточно, чтобы молиться за меня, ты же иди молись за Давуд-хана”. “Почему закрыл ты лицо свое?” – спрашивает хан, ибо краем капюшона закрыл он лицо. Отвечает он: “Недостоин я видеть небо”. И хан концом палки, которую он держал в руке, приподнял капюшон и, увидев, как омерзительно лицо его, сказал: “Наллат сурукуна суратуна (Тур. «Будь проклят образ твой»), ты скрываешь свое уродство, дабы никто не увидел твоего презренного лика, и так служишь небу!” Говорит далее хан: “Что это за рать, куда идешь с нею воевать, в Ван или Арзрум?” Говорит Мехлу: “Никуда не иду я, но следуют они за мною, ибо проповедую я истину”. Говорит хан: “Прочти проповедь и тем, кто находится здесь”.

Мехлу имел при себе какой-то сборник и по нему читал то, что говорил. Раскрыв книгу, говорит: “Это написано для чернецов, ибо сказано “не примите злата и серебра…”” и так далее. Находился там один гарниец, который, отказавшись от монашества, стал воином. Звали его Захар-бек. Сказал ему хан: “Ты переводи все сказанное им”. И все, что говорил Мехлу, Захар-бек пересказывал вслед за ним. Сказал хан католикосу: “Скажи и ты свое [слово]”. И было у католикоса Евангелие, именуемое Зрахавор (букв. «одетое в латы»), и он раскрыл то место, где сказано: “Ибо восстанут лжехристы и лжепророки” (Марк, 13, 22) и т. д., а также “берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные” (Матф., 7, 15). Это также перевел Захар-бек. И сказал тогда хан: “Это истинно, а ты харамзаде. И одежды эти ты надел лишь для того, чтобы обмануть невинных христиан”. И повелел бросить его в пруд и утопить в воде; и сколько ни высовывал он голову из воды, слуги хана вновь погружали его в воду. И повелел хан обобрать двенадцать апостолов его, раздев их донага, дозволил ограбить и двух мусульман и одного армянина из его всадников.

Затем благодаря мольбам католикоса выволокли Мехлу из воды и приставили к нему воинов, чтобы удалили его из земли Ереванской.

Выведя из крепости, повели его в сторону Канакера. А невежественные канакерские простолюдины, когда услышали о прибытии его, бросились к нему навстречу. Даже девушки, которым не дозволялось выходить из дому, вышли посмотреть на того колдуна; а иные подходили и касались лицом полы его одежды. Многие встречали его с распростертыми объятиями.

Жила там одна старуха вдова, которую звали “жена Егьи” и которая выкормила телку. Куда бы ни шла та старуха, телка следовала за нею. И вместе с толпою, которая шла посмотреть колдуна, отправилась и старуха, а следом за старухой побежала, мыча и задрав хвост, выращенная ею телка. Приспешники колдуна, увидев это, поймали телку и стали говорить: “Эта жертва послана вардапету”. А старуха принялась плакать и говорить: “Это моя телка, а не жертва, ради Бога, отпустите мою телку”. Но не послушались ее, зарезали телку и по частям раздали; раздали даже шкуру и помет в виде благословения.

И привели колдуна в Канакер и ввели в нижнюю церковь. И так как не было места, он поднялся и сел на алтарь, спустил ноги вниз и стал поносить монахов и говорить: “Ежели кто убьет хоть одного монаха, не спросятся с того грехи его [на том свете], и отправится он в рай Божий”.

Жил в том селе Канакер мужчина один по имени Акоп Тутакенц. Пошел этот Акоп к нему на исповедь и попросил отпущения грехов. А Мехлу говорит: “Пойди убей монаха, принеси его мяса и крови, дабы вкусил я мяса, выпил крови его и отслужил обедню, и тогда воскрешу сорокалетнего мертвеца и отпустятся тебе грехи твои”. И поверил ему этот глупец и в ту же ночь отправился к воротам монастыря и стал ожидать: авось выйдет инок Микаел – тот Микаел, о котором мы упоминали в нашем повествовании, – ибо был он моложе остальных. И вот видит, идет епископ Филиппос; набросился на него Акоп и чуть не ударил по голове епископа топором.

Говорит епископ: “С ума ты сошел, Акоп?” Отвечает Акоп: “Согрешил я против тебя, владыка Филиппос, ибо думал, что это Миран” – так как прежнее имя Микаела было Миран. И рассказал Акоп ему все. А епископ вразумил его и говорит: “Он не из тех, кто служит обедню и воскрешает мертвых, а тот, кто делает тебя убийцей, виновником кровопролития”. И пошел Акоп, причитая над собой.

Были в то время там, в Канакере, католикос и воины хана. Когда услышали они об этом, погнали Мехлу до пределов области Ниг. И дошел он до Арзрума и говорил [всем]: “Иду в Иерусалим”. И был в то время в Арзруме вардапет Погос Кегаци. И написали ему отсюда о его (Мехлу) злоумышлении. А он, схватив его, отобрал у него рясу и клобук и наказал паломникам Иерусалима не принимать его в свою среду. Так погиб и исчез он, осужденный на вечные муки.

После гибели Мехлу его приспешники пустили молву, будто, когда Амиргуна-хан ударил вардапета палкой, исказилось лицо хана и ослабели руки его. Так говорят они еще и по сей день.



Закарий Канакерци "Хроника"